And down, down to Goblin-town You go, my lad!
slon.ru/russia/ne_sharli_ubet_svoboda_slova_i_e...
Вот, например, цитата из статьи, посвященной Маршу мира в Париже: «На фоне торжественного и пафосного проведения «Марша мира» никто из европейских лидеров так и не обмолвился о том, что необходимо что-то решать со вторым после обалдевших от своей безнаказанности СМИ виновником нынешней трагедии – радикальным исламизмом». Статья опубликована в журнале, претендующем на определенный интеллектуализм. Называется, естественно, «Марш лицемерия». Это, пожалуй, самое сильное высказывание вида «сами виноваты» из тех, – сотен, увы, – что довелось видеть после трагедии в Париже. Даже у несгибаемых обозревательниц «Комсомольской правды» не хватило духу так ранжировать убитых и убийц.
Вот это высказывание и станет отправной точкой для нашего небольшого рассуждения.
читать дальше
1
Чем отличается «православный активист», пришедший громить очередную выставку, от «исламиста», пришедшего в редакцию журнала убивать карикатуристов? Есть два простых ответа: 1) системой исповедуемых взглядов; 2) ничем. Первый ответ очевидно неверный: дела важнее деклараций, взгляды того и другого даны нам в ощущениях, к тому же, болезненных, и сводятся эти взгляды к неготовности терпеть само существование чужого мнения. Второй верный, но не совсем точный: разница все-таки есть. Наш местный активист потрусливее, и умирать за взгляды свои не готов. Убивать, по счастью, тоже боится. Но это пока. В общем, более или менее понятно, что довольно скоро мы увидим новую генерацию местных «борцов за традиционные ценности», которые не будут для большинства населения России маркированы как чужие — не с Кавказа, не мусульмане, и т. п.
2
Цель, впрочем, не в том, чтобы напугать читателя угрозой — ну, не знаю, – «православного терроризма». Просто это, кажется, достаточно яркий пример, и от него легко перейти к разговору о навыке, с которым Европа разбирается не первую сотню лет. Об умении проблематизировать собственные ценности. Это длящаяся, и не всегда бескровная дискуссия, в которой по одну сторону — Ханна Арендт с Иммануилом Кантом, а по другую — не только воины Пророка, но и, допустим, сочинители доносов по статье 282 УК РФ на этих самых воинов Пророка.
Спор ведь при помощи самых разнообразных аргументов, включая автоматы Калашникова, ведется как раз о том, существует ли такая система ценностей, критика которой должна быть запрещена. Предлагаются количественные критерии, например: «Нельзя оскорблять полтора миллиарда людей». Их ущербность понятна. Они легко ломаются о простой вопрос: – А сколько тогда можно? Миллиард? Сто миллионов? Трех человек? С какого момента такого рода дискриминация становится возможной? И, соответственно, далее — а могут ли полтора миллиарда людей, ощущая себя общностью, уничтожать какую-то общность менее значимую? Если да, то какую, а если нет, то почему?
Точно так же не работает отсылка (тоже в разных вариантах очень популярная) к древности той или иной системы ценностей. В Петербурге, доводилось читать, жил дедушка из бывших, который по томику из «Литературных памятников» обучал соседских старушек петь гимны Осирису. Кстати, пели. Не знаю, жив ли энтузиаст, но его вера была, очевидно, подревнее многих иных. Но должно ли это защищать его веру от критики, в том числе и со стороны психиатров?
3
Нам говорят, что запрет на критику определенных систем ценностей — способ сохранить мир между представителями... Дальше варианты. «Разных конфессий», например. Ну, то есть — между различными группами меньшинств, потому что даже пресловутые «полтора миллиарда мусульман» – все равно меньшинство в масштабах планеты. Но ведь это очевидное передергивание: наделяя одни меньшинства особыми правами, мы никакого мира не сохраняем. Просто злим всех прочих. Честнее было бы сказать, что подобный запрет — способ удержать на время наиболее агрессивные меньшинства от радикальных действий, подчиняясь их требованиям. Но это уже куда менее красиво звучит: как будто речь не о сохранении мира, а о террористическом акте с захватом заложников.
А значит, настоящая дорога к миру — где-то еще, но не здесь. Спор просто не может вестись о том, чья вера лучше. Все споры подобного рода кончаются одинаково. Еще знаменитый Жан де Жуанвиль в не менее знаменитой «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» не без восторга такой спор описывал:
«...в Клюнийском монастыре был большой диспут между клириками и евреями. Там же находился один рыцарь, которому аббат подал хлеба Христа ради; и он попросил аббата позволить ему сказать первое слово, и аббат нехотя разрешил ему это. И тогда рыцарь встал, оперся на свой костыль, и сказал, чтобы к нему подвели главного священника и главного мэтра евреев, что и сделали. И он задал еврею такой вопрос: «Мэтр, – сказал рыцарь, – я вас спрашиваю, верите ли вы, что дева Мария, которая выносила бога в чреве своем, а затем на своих руках, родила его, будучи девственницей, и что она мать Господа?»
И еврей ответил, что не верит во все это. А рыцарь ему заметил, что он поступает как нечестивец, когда не веря и не любя ее, входит в ее храм и ее обитель. «И воистину, – сказал рыцарь, – вы за это заплатите.» И тут он поднял свой костыль и ударил еврея по голове и свалил его на землю. И евреи обратились в бегство и унесли своего мэтра всего израненного: так закончился диспут».
4
И если уж мы мира взыскуем, то не о том должны рассуждать, какие животные равнее прочих, а о том, где разумные пределы конвенций, касающихся пресловутого оскорбления чувств. Вариантов ответа два: либо мы признаем, что нет такой системы ценностей, которую можно было бы критиковать, и умолкаем навеки, либо, наоборот, утверждаем, что нет системы ценностей, которая обладала бы иммунитетом. И нет, соответственно, системы ценностей, проповедь которой могла бы быть запрещена.
Да, вы не ослышались. Говорить можно все. Любые идеи — вне зависимости от того, как они соотносятся с «традиционной» моралью (кавычки здесь неизбежны, потому что любая традиция — условность) — могут быть озвучены. Вы можете требовать немедленного построения социализма на Земле. Воскресения мертвых. Обосновывать превосходство одной расы над прочими. Да хоть необходимость пожирать младенцев, предварительно над ними надругавшись.
И дальше уже — дело общества решать, где именно вы со своими идеями окажетесь. Общество обществу рознь, в России, например, речи вполне себе античеловеческие могут привести в теплое кресло ведущего еженедельной информационно-аналитической программы на государственном канале. Правда, современная Россия в интересующем нас аспекте государство неидеальное. И, что хуже, идеальных государств пока не существует в принципе.
5
Заметьте — выработка отношения к тем или иным системам ценностей это дело общества, а не государства. Если мы хотим выпутаться из бесперспективного спора о том, какое из наличных меньшинств лучше и прекраснее прочих, мы должны смириться с тем, что запрет, монополия на который остается у государства, в ментальной сфере невозможен вообще. Запрет начинается там, где от слов переходят к действиям. Просто потому, что нельзя честно договориться о степенях ответственности, когда оперируешь понятиями эфемерными, вроде «оскорбления чувств». Вот тяжкие телесные от несовместимых с жизнью отличить куда проще, и договориться о последующих наказаниях тоже более или менее несложно.
Что делать мусульманам Грозного, чувства которых оскорблены карикатурами в малоизвестном прежде французском журнале? Никогда не покупать этот журнал. Призывать всех остальных потенциальных покупателей из Махачкалы, Магаса и Багдада никогда не покупать этот журнал. Рисовать обидные карикатуры на карикатуристов и ценности карикатуристов. При возможности — если работодатели отчего-то не возражают — выйти утром рабочего дня на многомиллионный митинг. Но не требовать запрета — потому что запрета быть просто не может.
Веганы могут пикетировать мясные лавки, христиане — абортарии, а поклонники Навального — ежедневно сжигать на площадях газету «Комсомольская правда», предварительно честно купив ее в киоске. Антисемиты — демонстративно пожирать свинину у дверей Еврейского музея толерантности, не забывая про правильный первый тост, а русофобы — молиться статуе золотого Чубайса Ваучероносного.
Святой джихад, безграничная и жертвенная любовь к ближнему, роль товарища Сталина в победе над гитлеровской Германией, – все темы допустимы, равно же допустимы и аргументированный разбор, разгромная критика или безудержное осмеяние этих тем. Но обращение к государству с требованием запретить абортарии, мясные лавки и «КП» должно стать невозможным. У государства просто не должно остаться инструментария для запретов в этой сфере.
Иное дело — если кто-то, оскорбившись сверх меры, из мира идей попытается выйти в мир вещей с кастетом или автоматом. Вот тут государству — зеленый свет и наручники в руки.
(И да, общее примечание к параграфам 4 и 5: государство вокруг, как уже отмечалось, не идеальное; многое из вышеперечисленного в этом государстве, где за мыслепреступления принято карать, запрещено законодательно. И я вынужден подчеркнуть — все примеры носят характер иллюстративный, а я никого ни к чему не призываю. Например, потому, что я вообще никого ни к чему не призываю, я просто рассуждаю о пределах интеллектуальной свободы.)
6
Все это может показаться постмодернистским парадоксом, попыткой отсутствие ценностей выдать за ценность. Но ведь это не так. Отсутствие запрета в сфере мысли предполагает, что каждый человек может придерживаться любых взглядов, в том числе — считать свои ценности абсолютными и универсальными. Почему нет.
Настоящая сложность — в другом. Требуется определенное мужество, чтобы выйти из пределов любой общности, и оставшись с миром один на один, начать задавать вопросы не миру, а себе. Увидеть вокруг не стадо, ждущее пастыря, а свободных людей, которые, точно так же, как и я, имеют право на собственные взгляды. Даже если я знаю, что они неправы (верующий, например, всегда знает, что неверующий неправ, иначе какова цена его веры). Они неправы, но это их дело — губить себя, сбривая бороду, пожирая скоромное в пост или рассуждая о суре «Корова». Я могу попытаться их переубедить, но и только. В том числе, кстати, – высмеивая их взгляды. Не такой уж плохой способ вести диалог, особенно если оппонент помнит, что у нас тут спор, а не перестрелка.
Это ведь еще Сократ учил себе самому вопросы задавать, за что, кстати, и поплатился.
7
Вот лично меня, например, дико раздражают модные в определенных кругах рассуждения о рабской сущности русского народа. Я могу попытаться аргументированно переубедить любителей порассуждать о моей рабской сущности, обидно пошутить на их счет, или просто, пожав плечами, пройти мимо, потому что какой с дураков спрос и какой с дураками спор. Но ни разбить лицо, ни написать жалобу в Комитет Побед и Одолений не могу. Не могу и все. Харам.
8
Не все читали Хантингтона, но многие, и не утруждая себя чтением, любят порассуждать о столкновении цивилизаций. Выбирают правильную, ту, которая за настоящую свободу, и предлагают вышвырнуть всех врагов свободы прочь, куда-нибудь в Африку, воспетую поэтом Гумилевым. Или пересажать. Или убить.
Это глупость, и это страшная глупость. Свобода не может себя никому навязать. Свобода перестает быть свободой, когда свободу навязывают. Только внутри каждого конкретного человека — и вопрос, и ответ.
Конфликт цивилизаций, конечно, идет вовсю и давно, вот только границу конфликта определяют неправильно. Граница не между теми, кто заставляет, допустим, женщин носить паранджу, и теми, кто мирится с мини-юбками.
Хотя тоже, почему это «мирится»? Разве мини-юбки не радуют глаз?
Граница — между теми, кто способен проблематизировать собственные ценности, и теми, кто пока не ощутил важности этого навыка. Кто готов преследовать, травить и убивать за неприятные взгляды. За неправильную карикатуру, неправильную рубашку, да хоть за отрицание Холокоста. Тут содержание как раз совершенно не важно.
И кажется, что у тех, кто свои ценности проблематизировать способен, очень слабая позиция. Только слова, только личный выбор, и никакой возможности свои ценности навязать. Иначе они мутируют, эти самые ценности. Перестанут быть тем, из-за чего, собственно, и идет борьба.
Но, знаете, история знает разные примеры. Был давно — две тысячи лет назад тому — Человек в Израиле, говоривший о свободе больше, лучше и страшнее прочих. И долгое время у его последователей имелся только один способ свои ценности отстоять. Они шли под меч палача за свои ценности, их терзали дикие звери на потеху публике в римских амфитеатрах. А потом ничего, постепенно все наладилось. Местами даже слишком. Кое-где и до сих пор умудряются тюремную двушечку выхлопотать носителям неприятных взглядов. К печали, предположительно, Того, первого, говорившего о свободе лучше и страшнее прочих.
9
Это только слова, соглашаться с ними или не соглашаться, – дело для каждого личное. Но выбирая сторону в сложноописуемом конфликте цивилизаций, помните: нет таких ценностей, которые хоть кого-нибудь, да не оскорбили бы. Каждый ваш шаг и каждый ваш чих непременно оскорбляют какого-нибудь радикала. И кто знает, как далеко он готов зайти в деле мести за это невыносимое оскорбление.
А оправдывая возможность карать за слова, – не важно, за какие именно слова, – вы не себя оправдываете, но того, кто однажды придет вас убить.
И вот тут мы приходим к неожиданному выводу — а ведь да, выбирающие свободу сами виноваты. Выбор свободного человека — это ответственный выбор, и он должен понимать, чем его выбор чреват. Здесь и сейчас, и увы, не только в России или Северной Корее.
Вот, например, цитата из статьи, посвященной Маршу мира в Париже: «На фоне торжественного и пафосного проведения «Марша мира» никто из европейских лидеров так и не обмолвился о том, что необходимо что-то решать со вторым после обалдевших от своей безнаказанности СМИ виновником нынешней трагедии – радикальным исламизмом». Статья опубликована в журнале, претендующем на определенный интеллектуализм. Называется, естественно, «Марш лицемерия». Это, пожалуй, самое сильное высказывание вида «сами виноваты» из тех, – сотен, увы, – что довелось видеть после трагедии в Париже. Даже у несгибаемых обозревательниц «Комсомольской правды» не хватило духу так ранжировать убитых и убийц.
Вот это высказывание и станет отправной точкой для нашего небольшого рассуждения.
читать дальше
1
Чем отличается «православный активист», пришедший громить очередную выставку, от «исламиста», пришедшего в редакцию журнала убивать карикатуристов? Есть два простых ответа: 1) системой исповедуемых взглядов; 2) ничем. Первый ответ очевидно неверный: дела важнее деклараций, взгляды того и другого даны нам в ощущениях, к тому же, болезненных, и сводятся эти взгляды к неготовности терпеть само существование чужого мнения. Второй верный, но не совсем точный: разница все-таки есть. Наш местный активист потрусливее, и умирать за взгляды свои не готов. Убивать, по счастью, тоже боится. Но это пока. В общем, более или менее понятно, что довольно скоро мы увидим новую генерацию местных «борцов за традиционные ценности», которые не будут для большинства населения России маркированы как чужие — не с Кавказа, не мусульмане, и т. п.
2
Цель, впрочем, не в том, чтобы напугать читателя угрозой — ну, не знаю, – «православного терроризма». Просто это, кажется, достаточно яркий пример, и от него легко перейти к разговору о навыке, с которым Европа разбирается не первую сотню лет. Об умении проблематизировать собственные ценности. Это длящаяся, и не всегда бескровная дискуссия, в которой по одну сторону — Ханна Арендт с Иммануилом Кантом, а по другую — не только воины Пророка, но и, допустим, сочинители доносов по статье 282 УК РФ на этих самых воинов Пророка.
Спор ведь при помощи самых разнообразных аргументов, включая автоматы Калашникова, ведется как раз о том, существует ли такая система ценностей, критика которой должна быть запрещена. Предлагаются количественные критерии, например: «Нельзя оскорблять полтора миллиарда людей». Их ущербность понятна. Они легко ломаются о простой вопрос: – А сколько тогда можно? Миллиард? Сто миллионов? Трех человек? С какого момента такого рода дискриминация становится возможной? И, соответственно, далее — а могут ли полтора миллиарда людей, ощущая себя общностью, уничтожать какую-то общность менее значимую? Если да, то какую, а если нет, то почему?
Точно так же не работает отсылка (тоже в разных вариантах очень популярная) к древности той или иной системы ценностей. В Петербурге, доводилось читать, жил дедушка из бывших, который по томику из «Литературных памятников» обучал соседских старушек петь гимны Осирису. Кстати, пели. Не знаю, жив ли энтузиаст, но его вера была, очевидно, подревнее многих иных. Но должно ли это защищать его веру от критики, в том числе и со стороны психиатров?
3
Нам говорят, что запрет на критику определенных систем ценностей — способ сохранить мир между представителями... Дальше варианты. «Разных конфессий», например. Ну, то есть — между различными группами меньшинств, потому что даже пресловутые «полтора миллиарда мусульман» – все равно меньшинство в масштабах планеты. Но ведь это очевидное передергивание: наделяя одни меньшинства особыми правами, мы никакого мира не сохраняем. Просто злим всех прочих. Честнее было бы сказать, что подобный запрет — способ удержать на время наиболее агрессивные меньшинства от радикальных действий, подчиняясь их требованиям. Но это уже куда менее красиво звучит: как будто речь не о сохранении мира, а о террористическом акте с захватом заложников.
А значит, настоящая дорога к миру — где-то еще, но не здесь. Спор просто не может вестись о том, чья вера лучше. Все споры подобного рода кончаются одинаково. Еще знаменитый Жан де Жуанвиль в не менее знаменитой «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» не без восторга такой спор описывал:
«...в Клюнийском монастыре был большой диспут между клириками и евреями. Там же находился один рыцарь, которому аббат подал хлеба Христа ради; и он попросил аббата позволить ему сказать первое слово, и аббат нехотя разрешил ему это. И тогда рыцарь встал, оперся на свой костыль, и сказал, чтобы к нему подвели главного священника и главного мэтра евреев, что и сделали. И он задал еврею такой вопрос: «Мэтр, – сказал рыцарь, – я вас спрашиваю, верите ли вы, что дева Мария, которая выносила бога в чреве своем, а затем на своих руках, родила его, будучи девственницей, и что она мать Господа?»
И еврей ответил, что не верит во все это. А рыцарь ему заметил, что он поступает как нечестивец, когда не веря и не любя ее, входит в ее храм и ее обитель. «И воистину, – сказал рыцарь, – вы за это заплатите.» И тут он поднял свой костыль и ударил еврея по голове и свалил его на землю. И евреи обратились в бегство и унесли своего мэтра всего израненного: так закончился диспут».
4
И если уж мы мира взыскуем, то не о том должны рассуждать, какие животные равнее прочих, а о том, где разумные пределы конвенций, касающихся пресловутого оскорбления чувств. Вариантов ответа два: либо мы признаем, что нет такой системы ценностей, которую можно было бы критиковать, и умолкаем навеки, либо, наоборот, утверждаем, что нет системы ценностей, которая обладала бы иммунитетом. И нет, соответственно, системы ценностей, проповедь которой могла бы быть запрещена.
Да, вы не ослышались. Говорить можно все. Любые идеи — вне зависимости от того, как они соотносятся с «традиционной» моралью (кавычки здесь неизбежны, потому что любая традиция — условность) — могут быть озвучены. Вы можете требовать немедленного построения социализма на Земле. Воскресения мертвых. Обосновывать превосходство одной расы над прочими. Да хоть необходимость пожирать младенцев, предварительно над ними надругавшись.
И дальше уже — дело общества решать, где именно вы со своими идеями окажетесь. Общество обществу рознь, в России, например, речи вполне себе античеловеческие могут привести в теплое кресло ведущего еженедельной информационно-аналитической программы на государственном канале. Правда, современная Россия в интересующем нас аспекте государство неидеальное. И, что хуже, идеальных государств пока не существует в принципе.
5
Заметьте — выработка отношения к тем или иным системам ценностей это дело общества, а не государства. Если мы хотим выпутаться из бесперспективного спора о том, какое из наличных меньшинств лучше и прекраснее прочих, мы должны смириться с тем, что запрет, монополия на который остается у государства, в ментальной сфере невозможен вообще. Запрет начинается там, где от слов переходят к действиям. Просто потому, что нельзя честно договориться о степенях ответственности, когда оперируешь понятиями эфемерными, вроде «оскорбления чувств». Вот тяжкие телесные от несовместимых с жизнью отличить куда проще, и договориться о последующих наказаниях тоже более или менее несложно.
Что делать мусульманам Грозного, чувства которых оскорблены карикатурами в малоизвестном прежде французском журнале? Никогда не покупать этот журнал. Призывать всех остальных потенциальных покупателей из Махачкалы, Магаса и Багдада никогда не покупать этот журнал. Рисовать обидные карикатуры на карикатуристов и ценности карикатуристов. При возможности — если работодатели отчего-то не возражают — выйти утром рабочего дня на многомиллионный митинг. Но не требовать запрета — потому что запрета быть просто не может.
Веганы могут пикетировать мясные лавки, христиане — абортарии, а поклонники Навального — ежедневно сжигать на площадях газету «Комсомольская правда», предварительно честно купив ее в киоске. Антисемиты — демонстративно пожирать свинину у дверей Еврейского музея толерантности, не забывая про правильный первый тост, а русофобы — молиться статуе золотого Чубайса Ваучероносного.
Святой джихад, безграничная и жертвенная любовь к ближнему, роль товарища Сталина в победе над гитлеровской Германией, – все темы допустимы, равно же допустимы и аргументированный разбор, разгромная критика или безудержное осмеяние этих тем. Но обращение к государству с требованием запретить абортарии, мясные лавки и «КП» должно стать невозможным. У государства просто не должно остаться инструментария для запретов в этой сфере.
Иное дело — если кто-то, оскорбившись сверх меры, из мира идей попытается выйти в мир вещей с кастетом или автоматом. Вот тут государству — зеленый свет и наручники в руки.
(И да, общее примечание к параграфам 4 и 5: государство вокруг, как уже отмечалось, не идеальное; многое из вышеперечисленного в этом государстве, где за мыслепреступления принято карать, запрещено законодательно. И я вынужден подчеркнуть — все примеры носят характер иллюстративный, а я никого ни к чему не призываю. Например, потому, что я вообще никого ни к чему не призываю, я просто рассуждаю о пределах интеллектуальной свободы.)
6
Все это может показаться постмодернистским парадоксом, попыткой отсутствие ценностей выдать за ценность. Но ведь это не так. Отсутствие запрета в сфере мысли предполагает, что каждый человек может придерживаться любых взглядов, в том числе — считать свои ценности абсолютными и универсальными. Почему нет.
Настоящая сложность — в другом. Требуется определенное мужество, чтобы выйти из пределов любой общности, и оставшись с миром один на один, начать задавать вопросы не миру, а себе. Увидеть вокруг не стадо, ждущее пастыря, а свободных людей, которые, точно так же, как и я, имеют право на собственные взгляды. Даже если я знаю, что они неправы (верующий, например, всегда знает, что неверующий неправ, иначе какова цена его веры). Они неправы, но это их дело — губить себя, сбривая бороду, пожирая скоромное в пост или рассуждая о суре «Корова». Я могу попытаться их переубедить, но и только. В том числе, кстати, – высмеивая их взгляды. Не такой уж плохой способ вести диалог, особенно если оппонент помнит, что у нас тут спор, а не перестрелка.
Это ведь еще Сократ учил себе самому вопросы задавать, за что, кстати, и поплатился.
7
Вот лично меня, например, дико раздражают модные в определенных кругах рассуждения о рабской сущности русского народа. Я могу попытаться аргументированно переубедить любителей порассуждать о моей рабской сущности, обидно пошутить на их счет, или просто, пожав плечами, пройти мимо, потому что какой с дураков спрос и какой с дураками спор. Но ни разбить лицо, ни написать жалобу в Комитет Побед и Одолений не могу. Не могу и все. Харам.
8
Не все читали Хантингтона, но многие, и не утруждая себя чтением, любят порассуждать о столкновении цивилизаций. Выбирают правильную, ту, которая за настоящую свободу, и предлагают вышвырнуть всех врагов свободы прочь, куда-нибудь в Африку, воспетую поэтом Гумилевым. Или пересажать. Или убить.
Это глупость, и это страшная глупость. Свобода не может себя никому навязать. Свобода перестает быть свободой, когда свободу навязывают. Только внутри каждого конкретного человека — и вопрос, и ответ.
Конфликт цивилизаций, конечно, идет вовсю и давно, вот только границу конфликта определяют неправильно. Граница не между теми, кто заставляет, допустим, женщин носить паранджу, и теми, кто мирится с мини-юбками.
Хотя тоже, почему это «мирится»? Разве мини-юбки не радуют глаз?
Граница — между теми, кто способен проблематизировать собственные ценности, и теми, кто пока не ощутил важности этого навыка. Кто готов преследовать, травить и убивать за неприятные взгляды. За неправильную карикатуру, неправильную рубашку, да хоть за отрицание Холокоста. Тут содержание как раз совершенно не важно.
И кажется, что у тех, кто свои ценности проблематизировать способен, очень слабая позиция. Только слова, только личный выбор, и никакой возможности свои ценности навязать. Иначе они мутируют, эти самые ценности. Перестанут быть тем, из-за чего, собственно, и идет борьба.
Но, знаете, история знает разные примеры. Был давно — две тысячи лет назад тому — Человек в Израиле, говоривший о свободе больше, лучше и страшнее прочих. И долгое время у его последователей имелся только один способ свои ценности отстоять. Они шли под меч палача за свои ценности, их терзали дикие звери на потеху публике в римских амфитеатрах. А потом ничего, постепенно все наладилось. Местами даже слишком. Кое-где и до сих пор умудряются тюремную двушечку выхлопотать носителям неприятных взглядов. К печали, предположительно, Того, первого, говорившего о свободе лучше и страшнее прочих.
9
Это только слова, соглашаться с ними или не соглашаться, – дело для каждого личное. Но выбирая сторону в сложноописуемом конфликте цивилизаций, помните: нет таких ценностей, которые хоть кого-нибудь, да не оскорбили бы. Каждый ваш шаг и каждый ваш чих непременно оскорбляют какого-нибудь радикала. И кто знает, как далеко он готов зайти в деле мести за это невыносимое оскорбление.
А оправдывая возможность карать за слова, – не важно, за какие именно слова, – вы не себя оправдываете, но того, кто однажды придет вас убить.
И вот тут мы приходим к неожиданному выводу — а ведь да, выбирающие свободу сами виноваты. Выбор свободного человека — это ответственный выбор, и он должен понимать, чем его выбор чреват. Здесь и сейчас, и увы, не только в России или Северной Корее.
-
-
22.01.2015 в 03:10Дело в том, что существующая система ценностей подразумевает, что человек, стоящий напротив тебя - обладает человеческим достоинством, которое ничуть не менее важно, нежели его физическая целостность. И вопрос, как должно реагировать государство в случае, если человеческое достоинство ущемляется, и, более широко, должно ли вообще государство обеспечивать отсутствие такого ущемления - вопрос, увы, открытый.
-
-
22.01.2015 в 09:17Здесь не хватает отрицания, ну или я на это надеюсь
Вариантов ответа два: либо мы признаем, что нет такой системы ценностей, которую можно было бы критиковать, и умолкаем навеки, либо, наоборот, утверждаем, что нет системы ценностей, которая обладала бы иммунитетом. И нет, соответственно, системы ценностей, проповедь которой могла бы быть запрещена.
Очень сильные утверждения, но несколько внезапные. Вы не могли бы немного развернуть аргументацию?
-
-
22.01.2015 в 11:47trollenok, И кажется, что у тех, кто свои ценности проблематизировать способен, очень слабая позиция. Только слова, только личный выбор, и никакой возможности свои ценности навязать.
Здесь не хватает отрицания, ну или я на это надеюсь. А зачем здесь отрицание?
Вариантов ответа два: либо мы признаем, что нет такой системы ценностей, которую можно было бы критиковать, и умолкаем навеки, либо, наоборот, утверждаем, что нет системы ценностей, которая обладала бы иммунитетом. И нет, соответственно, системы ценностей, проповедь которой могла бы быть запрещена.
Очень сильные утверждения, но несколько внезапные. Вы не могли бы немного развернуть аргументацию?
А что именно вам кажется спорным?
-
-
22.01.2015 в 12:03Но вера и убеждения - это определенно системы ценностей.
Допустим, мы утверждаем, что нельзя запрещать их критику. Я только за - но следует ли нам ограничивать форму их критики? И если мы говорим, что вера и убеждения - это нечто, что критиковать можно, почему мы запрещаем критику, сколь угодно жесткую, других систем ценностей, построенных на индивидуальных качествах?
-
-
22.01.2015 в 12:54Ну или пойдем от обратного. У родноверов московской области существуют определенные проблемы с православными. Те оскверняют их капища. Потому что капища оскорбляют религиозные чувства православных. А осквернение капищ, как нетрудно догадаться, оскорбляет религиозные чувства родноверов.
Эта диллема разрешима только в рамках варианта, описанного и предложенного в статье.
Более того, все религиозные войны - от древнеегипетских до современных, ясно показывают нам, что бывает, если верующим дать возможность убивать за то, что они считают оскорблением своей религии.
Ну или про критику. Любой учебник по физике, в котором содержатся разделы по космологии и астрономии, по сути очень сильно критикует библию. А раньше людей за такую критику библии вполне себе жгли на кострах. Это сейчас христиане реагируют на такие проблемы цивилизованно. То есть с идеями пытаются бороться идеями, а не насилием.
-
-
22.01.2015 в 13:03-
-
22.01.2015 в 13:50А как вообще запретить то, чему невозможно дать точное определение?
Вот такой пример. Я знаю, что для А очень важно то, как он рисует. Соответственно для того, чтобы растопать и унизить А, мне достаточно лишь дать обоснованную критику его рисункам. А если я не знаю о том, как важны для А его рисунки, которые считаю просто почеркушками на бумаге, и без задней мысли называю их, скажем, каляками? (пример, увы из жизни).
Или вот еще. Сказать толстому человеку, что он толстый и ему надо худеть - это уже оскорбление, или еще нет? А калеке о том, что у него нет руки? А человеку, который в 40 лет работает курьером о том, что его карьера не сложилась?
В Америке пытаются урегулировать и эту сферу. Результат меня лично не впечатляет.
-
-
22.01.2015 в 14:31-
-
22.01.2015 в 14:57И в Америке, как раз, решают всякое. Там есть и Первая поправка, которая позволяет мне как частному лицу сказать вообще все, и местные законы, определяющие толкования Первой поправки, и множество споров на тему того, как ее положено толковать. Потому что - а почему нас вообще интересует какое-то там мнение отдельного человека? Чем он такой важный, если мы не считаем нужным уважать и защищать его достоинство, хотя бы на том же уровне, что и его чисто физическую целостность? Да и физическую целостность - что этот человек за фря такой, что его физическая целостность заслуживает защиты?
Принципы гуманизма и либерализма, так или иначе, восходят к идее, что человек - это звучит гордо. Формулирующие документы пестрят оборотами вида "признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира". Если мы отменяем пятую статью Всеобщей Декларации прав человека, то почему мы сохраняем девятнадцатую?
И да, опыт решения подобных проблем описан в статье, самое очевидное решение дилеммы. В рассказе о рыцаре и его методах решения диспута. Каких-то жалких сотню лет назад в Штатах так же решались и проблемы, связанные с журналистикой, Твен очень живописно об этом писал. Потому что, как шутил (?) Хайнлайн, в США на страже свободы религии стоит не Первая, а Вторая поправка.
Если мы взыскуем мира, только мира и ничего, кроме мира, есть и другое решение дилеммы - цензурные комитеты, когда ты не можешь напечатать ничего такого, что не прошло бы одобрения со стороны государственной машины, но все, что таковое одобрение получило, находится под полной этой самой машины, защитой, она аффилируется с напечатанным. И сажать всякого, кто попытается выразить неположенное мнение.
Я ничего не могу поделать с тем, что один ваш комментарий противоречит другому. Клевета, запрет которой вполне, с вашей точки зрения, приемлем, это, по определению, ложное утверждение, ведущее к потере репутации или унижению достоинства. Когда я говорю, скажем, что вы - платный агент американского Госдепа и российской ФСБ, одновременно, я на вас, скорее всего, клевещу. Вы считаете, что наказание за это - допустимо; но, собственно, почему?
Аналогично, что такое оскорбление, запрет которого вполне допустим? Как его формально определяют, "унижающее, неуважительное высказывание" - но это же только слова, причем субъективные. Что значит - унижающее, что значит - неуважительное? Мы не можем дать формализованной оценки.
Более того - должна ли караться, скажем, угроза убийством?
Проблема возникает, если мы считаем, что человек - это нечто большее, чем экономическая единица, каждый, во всей его полноте, что его нельзя просто взять и разъять, и сказать - вот тут тебя оскорблять можно, а вот тут уже нельзя. Потому что требуется либо определить пределы (и их хорошо бы как-то обосновать, верно?), либо сказать "извини, парень, мы очень уважаем твое человеческое достоинство, но и сами его защищать не можем - потому как не понимаем, что это; ни тебе не позволим, потому что это нарушение социального мира."
Нет, ну еще можно сказать, что люди, которые считают частью своей идентификации, частью своей личности, частью своего человеческого достоинства, некие религиозные нормы - неправы и глупы, и им не место в нашем просвещенном веке. Что если они хотят жить в нашем сияющем городе на холме, им следует оставлять своего ветхо- (да пусть и ново-!)заветного божка у себя дома, так, как это делаем мы, потому что таков наш взгляд на мир, на вещи, и он лучше вашего, построенного на книге двухтысячелетней давности. А если нет... ну что ж, "воистину, – сказал рыцарь, – вы за это заплатите."
Проблема возникает, потому что свобода слова ценна только до тех пор, пока ценен каждый человек, и его убеждения ценны абсолютно. В том числе абсолютно ценно его мнение, что говядину есть нельзя, и его картинки нельзя называть мазней. А если оно настолько же абсолютно ценно, как и мнение, что никакое мнение нельзя запрещать - то почему же одно мнение мы считаем необходимым защищать зеленым светом и наручниками, а другое должно быть абсолютно лишено любой и всякой защиты?
Мы можем сказать, что граница проходит там, где возникает норма объективного права - но норма объективного права существует там, где ее написали, и только. Если пикетировать перед редакцией журнала запрещено, и запрещено публиковать карикатуры, и запрещено плясать в храмах и поворачиваться задницей к алтарю - и то, и другое, как ни крути, вполне объективные действия! - то норма объективного права будет нарушаться именно этими действиями.
Мы можем сказать, что граница проходит там, где происходит нанесение вреда - но мы живем в мире, который знает больше случаев нанесения вреда, чем простое физическое повреждение тела.
Я не знаю, что еще мы можем сказать так, чтобы не возникало противоречий с мыслью об абсолютной ценности чужих убеждений.
Проблема возникает в том, что вышенаписанный текст не включает в себя проблематизацию ценностей, с позиций которых он написан. Эта позиция, говорит текст, есть единственный способ решить проблему, все остальные способы заведомо неверны. В нем есть тезис: деятельная защита этой позиции - дело государства, деятельная защита любой другой позиции - у государства должны быть отняты любые способы это делать.
-
-
22.01.2015 в 16:58Если подходить с позиции возможности или невозможности четкой дефиниции, то противоречие снимается. Вполне возможно прописать законодательно понятие "клевета". И дать определение понятию "оскорбления" тоже возможно. А как вы определите "ущемление человеческого достоинства"? Так , чтобы широкому кругу граждан стало понятно, что является ущемлением, а что нет? Если врач скажет человеку, болезненно переживающему свою полноту, что его болячка ( скажем определенные проблемы с печенью) во многом вызваны его лишним весом? Если профессиональный художник аргументированно объяснит человеку, болезненно воспринимающему свои рисунки, почему они никуда не годятся?
Нет, ну еще можно сказать, что люди, которые считают частью своей идентификации, частью своей личности, частью своего человеческого достоинства, некие религиозные нормы - неправы и глупы, и им не место в нашем просвещенном веке. Что если они хотят жить в нашем сияющем городе на холме, им следует оставлять своего ветхо- (да пусть и ново-!)заветного божка у себя дома, так, как это делаем мы, потому что таков наш взгляд на мир, на вещи, и он лучше вашего, построенного на книге двухтысячелетней давности. А если нет... ну что ж, "воистину, – сказал рыцарь, – вы за это заплатите."
Не в том дело. А в том, что эти самые нормы, во-первых, сильно отличаются от религии к религии, и даже противоречат друг-другу, а, во-вторых, часто противоречат и светской этике в том числе. Я же не случайно предлагаю вам разобрать конкретную ситуацию - язычники, которые оборудуют себе капища, ставят идолы и поклоняются своим богам, и православные, которые считают, это все это - суть поклонение бесам и должно быть искоренено. Вот попробуйте расписать мне на практике, как вы видите практическое решение этой проблемы. Пожалуй, я даже не буду отвечать вам до тех пор, пока не увижу в вашем посте конкретного решения - чтобы перевести дискуссию из теоретического русла в практическое.
Или вот тоже хороший пример. Женский секс до брака и однополый секс. С точки зрения православных - и то, и другое большой грех. Соответственно объясните пожалуйста, является ли грубым оскорблением чувств верующих, скажем, статья на женском ресурсе о гражданском браке? Или объявление из разряда "девушка хочет познакомиться с женщиной для любви и секса". И что делать, если является?
Проблема возникает, потому что свобода слова ценна только до тех пор, пока ценен каждый человек, и его убеждения ценны абсолютно. В том числе абсолютно ценно его мнение, что говядину есть нельзя, и его картинки нельзя называть мазней.
Хорошо. Тогда тоже практический вопрос. Поедание говядины является оскорблением чувств индуистов. Стоит ли законодательно запретить убийство коров? А если не стоит, будет ли это являться оскорблением чувств верующих? И как практически разрешить эту ситуацию. Пожалуй, конкретный ответ (да/нет) на этот вопрос тоже будет обязательным условием моего ответного поста.
Просто вы пишетеЭта позиция, говорит текст, есть единственный способ решить проблему, все остальные способы заведомо неверны.. Вот я и хочу услышать от вас, какие еще конкретные способы решения этой проблемы вы видите? А заниматься пустой философией мне, извините, неинтересно. Я хочу обсуждать конкретику.
-
-
22.01.2015 в 23:11Логическая конструкция. Очевидно, что любой элемент множества систем ценностей либо может быть подвергнут критике, либо нет. Неясно, почему это утверждение должно относится, либо не относится, ко всем элементам множества.
Про проблематизацию вопрос снимаю, неверно поняла термин.
-
-
23.01.2015 в 00:09Так клевета и оскорбление определяются через ущемление человеческого достоинства. А иногда еще и через "неприличную форму". Что такое неприличная форма?
Я же не случайно предлагаю вам разобрать конкретную ситуацию - язычники, которые оборудуют себе капища, ставят идолы и поклоняются своим богам, и православные, которые считают, это все это - суть поклонение бесам и должно быть искоренено. Вот попробуйте расписать мне на практике, как вы видите практическое решение этой проблемы.
Да запросто. Собирается суд присяжных, в суде присяжных обе стороны - и язычники, и православные - убеждают двенадцать членов общества, случайным образом выбранных, что они оскорблены. Если суд принимает решение, что оскорбление имело место - каким образом двенадцать человек это решили, почему именно так, не имеет никакого значения, именно потому, что одна идеология не выше и не ниже другой - то дело государственной машины привести решение общества в исполнение. Если оскорбленные сумеют убедить двенадцать случайных человек с улицы, что магазины со свининой надо закрыть, а равно надо запретить однополый секс и секс до брака - то так тому и быть. А нет - ну, значит, нет, но возможность убедить должна оставаться.
Именно потому, что неважно, каких именно ценностей придерживается тот или иной человек - религиозных, светских, убежденный он христианин из амишей, воинствующий мусульманин или светский философ. Важно, что он их придерживается, что они для него важны и составляют важную часть его мировоззрения, а его мировоззрение заслуживает защиты со стороны государства не потому, что это правильное или неправильное мировоззрение, а потому, что это мировоззрение человека и гражданина, для защиты которого государство вообще существует.
-
-
29.02.2024 в 02:41Посетите также мою страничку
aotingmei.com/bbs/board.php?bo_table=free&wr_id... открытие счета в иностранном банке штраф
33490-+